В венском Kunsthistorisches, императорском музее, знаменитом своими классическими коллекциями, открылась выставка московских концептуалистов Елены Елагиной и Игоря Макаревича In Situ. Ее организовала Stella Art Foundation при поддержке Mercury Group и Dorotheum. Куратор Борис Маннер разместил работы Макаревича и Елагиной рядом с полотнами Снейдерса, Брейгеля, Рембрандта, Ван Дейка. Сочетание оценил Алексей Тарханов.
Венский Kunsthistorisches — имперский музей подобный Лувру или Эрмитажу. Здесь лучшее в мире собрание Брейгеля, в том числе «Вавилонская башня», одна из самых совершенных и таинственных его картин. «Меня всегда волновала эта башня,— говорит Игорь Макаревич.— Она напоминала мне о том, что мы с Леной рождены в великой утопии, хотя и застали ее в стадии полной деградации. Мы были маленькими кирпичиками непонятного здания». В центре брейгелевского зала художники вырастили огромный мухомор. Мощный гриб подпирает классическую капитель с башней Татлина наверху. Эта вавилонская башня III Интернационала, вырастающая из грибных паров, наивна, как скульптура с детской площадки, как раздувшийся от сырости сувенир из моржовой кости.
Брейгелевская башня — об обреченности человеческих амбиций. В буднях великих строек скрипят блоки, высят стропила плотники, вершина уходит в облака. Но подножие башни уже тонет в разрухе, и никакие усилия короля, перед которым простираются ниц каменотесы на переднем плане, не изменят итога: башня не будет окончена никогда, как сталинский Дворец Советов. Можно так. Но ведь можно и иначе — счесть ее гимном человеческим усилиям, всегда недостаточным, исторически обреченным, но требующим такой же каждодневной храбрости, как мытье посуды.
Именно про то, как прыгнуть выше головы, превзойти себя и природу, все искусство Елены Елагиной и Игоря Макаревича, все их работы, выглядящие в художественно-историческом музее свидетельствами подлинных несчастливых, но героических биографий. К примеру, пыточное ложе для замедления дыхания, которое построил для себя инженер Борисов, мечтавший превратиться в дерево. Машина стоит перед полотном Ван Дейка, изображающим святую Розалию у престола Богоматери, а выписанный Ван Дейком на первом плане череп рифмуется с деревянным черепом Буратино, выставленным под стеклом в соседнем зале. Или рассказ Елены Елагиной про алхимическую науку сталинского академика Ольги Лепешинской, сопровожденный разложенными в витринах лабораторными тетрадями и инвентарем, напоминающим то пыточный инструмент, то щипцы для сахара.
Для венцев приход на выставку обещает немало удивлений. Даже если они не заметят «Грибную башню» от желания немедленно припасть к Брейгелю, то уже в следующем зале застрянут перед стеной с двумя «Рыбными рынками» Снейдерса. Там обнаружатся среднерусский пейзаж с прорезанной посредине дырой и вставленной туда клистирной трубкой, деревянная разделочная доска в виде рыбы с резиновой кишкой и жестяная камбала, вырезанная из таблички «Стой! Запретная зона». Это вещи из показанной Макаревичем и Елагиной в 1990 году «Закрытой рыбной выставки». Они воссоздавали работы по названиям советского каталога 1935 года, и «Рыбные прорези» представали прорезанными холстами в духе Лючио Фонтаны. В этом окружении Снейдерс с его рыбными прилавками, похожими на рекламу гастронома, выглядит удивительно советским художником, певцом социалистического изобилия. Именно здесь зрители понимают, что в музее происходит что-то необычное и в знакомых залах им встретятся незнакомые люди и истории.
Им предстоит познакомиться с самим Макаревичем: его проект «Изменения» 1978 года представлен в боковой галерее. Эти галереи предназначались создателями императорского музея для картин небольшого формата, преимущественно портретов, которым велики пространства центральных залов, и они тоже переполнены шедеврами. В их ряд встраиваются стадии «Изменений» — фотографий, стилизованных под дюреровские портреты: лицо художника постепенно покрывают повязки. Сначала рот, потом глаза, потом все лицо, освобождая затем гипсовую посмертную маску. Это первая и последняя «персональная» работа на выставке. Именно ее выбрали кураторы для афиши In Situ, которой оклеены все венские перекрестки. В дальнейшем авторы лишь выглядывают из-за спины своих героев: то Макаревич позирует в маске Буратино, то Елена Елагина примеряет очки Лепешинской. И все завершается композицией на тему рембрандтовского «Орла, уносящего Ганимеда». Этот новый орел, уносящий описавшегося от ужаса Буратино, размашисто написанный и помещенный в створ рембрандтовского зала, так смешон и трогателен, что посетитель, ахнув и остановившись, скажет: «А этот-то поживее будет».
«Мы не хотели делать выставку в отдельном зале,— объясняет директор Kunsthistorisches Сабина Хааг,— мы хотели поставить современных художников в контекст музея». С ней можно согласиться: именно в контексте великого музея становится понятно, что Елена Елагина и особенно Игорь Макаревич — это очень серьезные классические художники, наследники той грубой, но эффективной советской художественной традиции, которая чеканила из людей кирпичики и бросала живописцев на «рыбные прорези», надеясь, что из них вырастут новые рембрандты. Я очень рад за этих художников, очень уважаемых, известных, цитируемых, но, по-моему, недооцененных. Этот проект — награда за все, что они сделали в жизни, за то, что, участвуя в любых коллективных действиях, они все равно не отвлекались на пустые затеи. Если уж лечь кирпичиком, то в настоящую Вавилонскую башню.
