Стелла Кесаева — одна из ключевых фигур русского художественного рынка. Ее фонду современного искусства Stella Art Foundation пять лет. У Стеллы круговорот проектов. В планах — открытие Музея современного искусства. А пока в апреле в Москве — «Мавзолей бунта», выставка молодых художников, слушателей курса Анатолия Осмоловского, в мае — выставка Игоря Макаревича и Елены Елагиной в Kunsthistorisches Museum в Вене, в июне — выставка русского искусства 1975–2005 годов и поэтический десант на Венецианской биеннале, а осенью ее ждут Париж и Лондон.
Harper’s Bazaar: Стелла, когда вы поняли, что вам все по плечу?
Стелла Кесаева: Когда в 2002 году я пришла в министерство культуры, в кабинет к Михаилу Ефимовичу Швыдкову с сообщением, что фонд Гуггенхайма готов помочь в организации первой в России выставки Кабакова. Михаил Ефимович не был против. Так возник союз: Гуггенхайм-Эрмитаж-Stella Art Foundation. И мы в 2004 году привезли в Эрмитаж ретроспективу Кабакова.
HB: Менялись ли за годы в искусстве ваши взгляды, ваши эстетические приоритеты?
СК: Меня никогда не привлекали коммерческие проекты, например прекрасный художник Дамиен Херст создал за последние годы серии работ со стразами Swarovsky, которые напоминают скорее ширпотреб, чем высокое искусство. Художнику нельзя становиться на рельсы коммерции, это его убивает как художника. Меня интересует то, что безусловно заслуживает места в истории. Феномен советского андеграунда 60-70-ых готов, когда за железным занавесом наши художники создавали работы абсолютно адекватные мировому художественному процессу. Хлеба не было, мыла не было, а искусство великолепное было! У меня есть давняя мечта собрать наших кураторов: Бакштейна, Мизиано, Левашова, Деготь, чтобы они коллективными усилиями создали новейшую историю русского искусства. Но невозможно, так как у каждого из них слишком много собственных амбиций!
HB: Почему бы вам самой не стать автором?
СК: Не-ет! У меня нет художественного образования.
HB: А своим детям вы даете художественное образование? Они унаследовали вашу любовь к искусству?
СК: Им 18 и 16 лет, младшей дочке — пять. Старшая, Илона до тринадцати лет писала стихи, рисовала иллюстрации к своим стихам. Сейчас у нее период резкого взросления. И со стихами, и с рисованием покончено. Я на нее не давлю. Надо подождать, выдержать паузу. Кристина часто сопровождает меня на вернисажи. Я спрашиваю: «Открываем выставку, было тебе интересно поехать?» Она соглашается и мы летим. Мне приятно, что искусство все дети любят, понимают. Я бы хотела еще родить детей, парочку...
Тут в кабинет Стеллы врывается тучный господин с длинными растрепанными волосами в ярко оранжевой куртке. Это радикальный художник Анатолий Осмоловский.
— Все заканчивается!
Стелла по-светски кивает ему с дивана: — Что, Толик, кризис заканчивается?
— Деньги заканчиваются!
Осмоловский присаживается на диван напротив Стеллы, поприветствовать художника заходит директор фонда Александр Рытов.
СК: И вот в такой круговерти: люди-встречи-люди, я верчусь, когда прилетаю в Москву. Я постоянно живу в Монако, делами занимаюсь дистанционно, у меня очень хорошая профессиональная команда. Так что я в Москве бываю два-три дня. Надо все успеть. У меня тут даже верхней одежды нет, туфли в любую погоду ношу на босу ногу. Некогда одеваться. Из машины на встречу, со встречи, опять в машину. И так с утра и до позднего вечера. Сплю часов пять, и снова в бегах. А ведь есть еще и домашние дела.
HB: Стелла, откуда такой общественный темперамент? Почему бы вам не ограничиться созданием просто собственной коллекции искусства?
СК: Нет! Это не для меня! Я не домашняя курица! И даже не бизнесмен. Я начинала как галерист. Но что это за бизнес?! Пять тысяч туда, пять тысяч сюда. Я уважаю наших галеристов, они кормят свои семьи. Но мне другое интересно! Чтобы мысли кипели, чтобы идеи рождались, чтобы диалог шел. Например, член попечительского совета Stella Art Foundation маэстро Гергиев воплотил такой проект: в Опера де Бастий, в Париже, оркестр Мариинского театра исполнял Вагнера, а на сцене вместо декораций была инсталляция Билла Виолы. А потом мой Фонд помог показать эту постановку в Санкт-Петербурге в Мариинском театре. Я счастлива, что мои идеи разделяет куратор Венецианской биеннале этого года Даниэль Бирнбаум. Я показала ему проекты российских художников, а он отобрал из них несколько. Например, работы молодой художницы Анны Желудь. Работы Желудь и классиков отечественного концептуализма Игоря Макаревича и Елены Елагиной Бирнбаум разместит в Арсенале — это знаковая площадка биеннале.
На пороге кабинета появляется следующий гость: — Здравствуйте, я — поэт Игорь Вишневецкий. Я рад возможности поучаствовать в синтезе искусств.
СК: А это художник Анатолий Осмоловский. Он слово ... (Стелла делает застенчивую паузу, ее выручает директор Рытов: «Хуй!») на Красной площади выкладывал из людей.
Поэт: Вы коммунист?
Осмоловский: Еврокоммунист!
Поэт: А в чем отличие?
Осмоловский: Обычный коммунист сразу стреляет, а евро сначала думает, а потом стреляет.
СК: У нас действует поэтический клуб. Хотим вернуть поэтов в круг актуального искусства. Чтобы они действовали вместе с художниками. Мы выпустили серию книг поэтов, живущих за границей, Парщикова, Ровенского, иллюстрированных нашими художниками. Так мы говорим поэтам: «Возвращайтесь!» Мы устраиваем поэтические вечера. Ведь и Пепперштейн, и Гутов, и Осмоловский — это мыслители, писатели и поэты. И мы организуем поэтический перформанс на биеннале в Венеции, в котором примут участие и художники и поэты.
HB: Стелла, Алекс Кац, которого вы первая привезли в Россию, написал ваш портрет. А из поэтов кто-нибудь посвятил вам свои стихи?
СК: Я не настолько тщеславна. Я не жду этого. Больше красочных славословий меня радует творческая дискуссия, даже с сильными экспрессивными выражениями.
